Переворот [сборник] - Александр Щелоков

— Как же так?! — Синицын не скрыл растерянности. — Куда же смотрят наши…

— Брось, профессор. Туда и смотрят. Ты слыхал, кто такой Резо Шарадзенишвили? Верно, предприниматель, миллионер, меценат, друг милиции. Отсидел восемь лет. Стал преступным авторитетом. Это знают все, тем не менее его в коридорах нашего управления можно встретить чаще, чем меня.

— И не могут взять?

— Могут, но не возьмут. До тех пор, пока его не подставит кто-то другой, более богатый и способный дать на лапу больше, чем дает Резо.

— Выходит, это правда, что власть у нас криминальная?

— Что мне делать?! Нанесло этого чертова соловья на твою голову!

— Я-то при чем?

— При том! Черт дернул птичек слушать! Я узнал один голос. Второй мне не знаком. Но и того одного достаточно, чтобы любому, кто подслушал беседу, повернуть башку на сто восемьдесят градусов.

— А чей голос ты узнал?

— Иди ты знаешь куда? Меньше знать будешь, дольше проживешь. Хотя петлю на тебя уже свили, это точно. Влип ты, профессор, крепко.

— Что теперь делать?

— Залезь в нору. Забейся в угол и сиди там тихо.

— Где я такую нору найду?

— Уезжай в Сибирь. В экспедицию или еще куда…

— Исключено. Мне что, квартиру продать и билет купить?

Климов задумался.

— Хорошо, я тебя спрячу. Уедешь ко мне в деревню. Там тебя не найдут. Глядишь, все само собой рассосется…

* * *

Президент страны Борис Иванович Елкин все ощутимее терял почву под ногами. Каждый его шаг подвергался общественной критике. Критиковали свои и чужие. Стоило ему вышвырнуть из своей команды кого-то, кто был умнее его, возрастал ропот в своем же стане. Возвышал он кого-то из близких, вой поднимала оппозиция. Приближал человека со стороны, люди ближайшего окружения мрачнели, ходили с хмурыми лицами и что-то между собой говорили. Нет, конечно, в присутствии президента хмуриться не рисковал никто, но без него, без него… В этом Елкин был уверен, и это его страшно бесило. Разве он не президент? И почему он должен быть вечно обязан тем, кто стоял рядом, когда шла борьба за власть? Постояли, и хватит.

Молчание и скрытность ближайших сотрудников или их пустая болтовня, предназначенная, чтобы его развеселить, все больше настораживала президента. Что от него пытаются скрыть? Ведь это заметно по глазам, по поведению, но как заставить их сказать правду? Только четырехлетний внук, насмотревшись телевидения, иногда бесхитростно сообщал деду:

— Про тебя опять рожу показывали. Такую гадкую!

Президент понимал — малец видел сатирическое шоу с масками-куклами. Под видом свободы слова их показывали народу и издевались над существующим строем и властью. Память услужливо подсказывала: «При Сталине за такое, голубчики, давно бы шагали по этапу в Сибирь. Без права переписки».

По характеру Елкин был прирожденный вождь, ибо только прирожденные вожди — будь то поджарый глава племени амба-ямба, носящийся по веткам новогвинейских джунглей, или благообразный пузатый старец с отпадающей челюстью, дни и ночи коротающий за Кремлевской стеной — могут верить в то, что они неутомимо пекутся о благе своего народа, дарят ему счастье видеть себя, трудятся во благо других, не жалея времени и живота своего.

Прирожденных вождей, как малых детей, обижает неблагодарность соплеменников. В своих хижинах или нетоплен-ных на зиму квартирах они кричат громко и постоянно: «Долой вождя!» И это вместо того, чтобы провозглашать благодарность: «Да здравствует!» А находятся такие, что собирают вокруг себя недовольных, выходят на площади, стучат ложками по пустым мискам и вопят: «Джамбу Тумбу в костер!» или хуже того: «Елкин — подонок!», «Елкин — убийца!», имея в виду факт расстрела несчастной жилищно-коммунальной конторы на Красной Пресне в Москве. А ведь, этот расстрел президент приказал произвести не для своего возвышения. Он просто хотел радй народного блага проучить тех, кто обещал не повышать квартплату. Иначе как обеспечить доходами шатающийся бюджет?

«Ничего, — думал Елкин. — Мы еще посмотрим, кто кого: вы, поганая оппозиция, или я, ваш законный и добрый вождь».

В последнее время Елкина стала пугать даже личная охрана. Слишком много она взяла себе в руки, многое себе позволяла. Надо было создать надежный противовес, хорошо вооруженный и подчиняющийся лично ему, президенту. Для этой цели в Москву с периферии Елкин вызвал генерала Щукина, известного ему с давних времен.

Генерал Щукин давно не видел президента так близко и теперь замечал, как последние годы изменили его облик. Отечное желтоватое лицо человека, страдающего печенью. Мешки под глазами. Тусклый взгляд. Неточные, неуверенные движения рук. Дрожащие пальцы. Мягкая, дряблая в пожатии рука.

— Здравствуй, генерал, — сказал президент, фамильярностью подчеркивая, что знает Щукина, помнит его по дням, когда нуждался в поддержке военных и незаметный комбат десантников явился к нему на подмогу.

— Здравия желаю, — произнес Щукин трубным басом.

Он был крайне доволен, что сумел уйти от необходимости хоть как-то назвать президента. Слово «товарищ» для этого в сегодняшней обстановке не подходило, назвать «высокопревосходительством» или даже «величеством» не поворачивался язык.

— Садись, есть разговор, — президент указал рукой на низкое кресло и сам тут же рухнул в свое, словно ноги не могли удержать массивное дряблое тело.

Щукин опустился в кресло легко и упруго.

Президент потер руку об руку, посмотрел на гостя в упор и, как показалось Щукину, с некоторой долей подозрения.

— Хотел бы с тобой посоветоваться, генерал. Между нами, советникам полностью не доверяю. Они глядят в глаза и пытаются угадать, что я думаю. А о тебе идет слава, что ты до сих пор режешь правду матку без стеснения, без оглядки на должности и личности.

— Я тоже режу ее порциями, — признался Щукин. — Помногу кто выдержит?

Президент натянуто улыбнулся.

— Как ты думаешь, чего нам сейчас не хватает больше всего?

— Правду?

— Для того и позвал.

— Стране нужен порядок. Жесткий, — Щукин даже сжал кулак, словно схватил кого-то за горло, и потряс. — Общество разболталось. Хороводят у нас трепачи, пустозвоны. Надо всех зажать…

Глаза президента сузились, в них блеснуло удовлетворение.

— А как к этому отнесется парламент? Как отнесутся партии?

— Главная партия президента — народ. А народу надоела неопределенность.

— Что-то я не гостеприимен, — сказал президент с кривой улыбкой. — Может, выпьешь? У меня можно. Блюстителей коммунистической нравственности здесь больше нет. Виски? Коньяк? Может, кофе? Я прикажу.

— Благодарю, не надо.

Щукин так и не понял, что президенту хочется выпить и самому. Поэтому в его голосе прозвучало разочарование:

— Как желаешь, у меня с этим просто. Хочу спросить…

— Слушаю, — подтянулся Щукин.

— Мне подсказывают, что необходимо создать группу элитных войск. Со специальными функциями. Сам понимаешь, когда вокруг развелось столько экстремистов, надо иметь силу…

Можно было сказать, что есть армия, есть войска МВД, но Щукин уже понял, что президент ищет противовес даже этим, подчиненным ему структурам. Он готовился к чему-то или опасался каких-то событий.

— Разумная мысль.

— Как бы ты представил себе такое формирование? Общие контуры… Ты же специалист…

Щукин подался вперед, нахмурился.

— Думаю, надо иметь пять-шесть полков. Мобильных, хорошо вооруженных. Боевые машины пехоты. Танки. Вертолетный транспортный полк. Штурмовой вертолетный полк. Несколько подразделений с ракетами лазерного наведения. Для точечных ударов. Отдельный батальон быстрого реагирования…

Щукин сразу заметил, как ослабела настороженность, которую он все время ощущал в поведении президента. Тот вдруг вздохнул, лицо его осветило подобие улыбки, которую можно было принять и за гримасу боли.

— Как ты все сразу схватил. Мои стратеги предложили почти то же самое. Штурмовой вертолетный полк — это хорошо. — И сразу без перехода: — Возьмешься командовать? — Елкин взял из красной папки, лежавшей по правую руку, плотный лист бумаги. — Это проект указа. Надо только вписать фамилию…

— Для меня высокая честь.

— Видишь, мы и договорились, — в голосе президента прозвучало явное облегчение. — Теперь ты не отвертишься.

Он нажал невидимую кнопку под столешницей и возбужденно приказал:

— Внесите поднос с шампанским!

* * *

Президент «Ростбанка» Леопольд Яковлевич Васинский не любил особой роскоши. Его офис в старинном особняке на одной из тихих улиц центра столицы дизайнеры и архитекторы по специальному заказу сделали предельно простым и строгим. Через пуленепробиваемые тонированные стекла с улицы в кабинет не долетало ни звука. Васинский ценил строгую внушительную тишину, которая позволяла даже в его шепоте расслышать мощную энергию воли.